Артур Кларк - Песни далекой Земли [сборник]

«Центр управления Космического патруля — "Голиафу". Вам приказано немедленно начать операцию "Атлант"».

Задачей мифологического Атланта было не дать небесам обрушиться на Землю. Задача модуля с двигательной установкой «Атлант», которую транспортировал «Голиаф», была намного проще — всего лишь удержать очень небольшой осколок неба.

«Атлант», собранный на Деймосе, внешнем спутнике Марса, представлял собой не более чем комплекс ракетных двигателей, присоединенных к топливным бакам, которые содержали двести тысяч тонн жидкого водорода. Хотя термоядерный двигатель модуля создавал меньшую тягу, чем примитивная ракета, доставившая в космос Юрия Гагарина, он мог бесперебойно работать не какие-то несколько минут, а много недель. Даже при этом его воздействие на Кали должно было сказаться незначительно, в виде изменения скорости на несколько сантиметров в секунду. Но если все пойдет как надо, то этого должно было оказаться достаточно.

Жаль, если люди, которые столь яростно отстаивали — и критиковали — проект «Атлант», так и не узнают, к каким результатам привели их усилия.

У сенатора Джорджа Ледстоуна, независимого представителя Западной Америки, была одна нескрываемая причуда и, как он охотно признавался, единственный тайный порок. Он всегда носил массивные очки в роговой оправе, разумеется, с простыми стеклами, поскольку они действовали устрашающе на несговорчивых свидетелей, из которых мало кто прежде сталкивался с такой невидалью в век лазерной экспресс-хирургии глаза.

Его тайным пороком, всем прекрасно известным, была стрельба из ружья в тире, оборудованном по всем олимпийским стандартам в заброшенной ракетной шахте близ горы Шайенн[50]. Со времени демилитаризации планеты Земля на подобные развлечения смотрели неодобрительно, хотя впрямую не запрещали.

Сенатор одобрял резолюцию ООН, принятие которой послужило реакцией на массовые кровопролития двадцатого века. Этот документ запрещал как государству, так и отдельным гражданам владеть любым оружием, способным причинить вред более чем одному человеку, на которого оно нацелено. Но к знаменитому лозунгу людей, именующих себя спасителями мира, «Пушки — это протезы импотентов» Ледстоун относился с насмешкой.

— Это мне без надобности, — съязвил он во время одного из бесчисленных интервью, за которые пресса его обожала. — У меня двое детей, и была бы дюжина, если бы разрешал закон. Мне не стыдно признаться, что я люблю хорошие ружья. Это произведение искусства. Ты дожимаешь спуск до конца и видишь, что попал прямо в яблочко. Ничто не сравнится с этим ощущением! Если стрельба — это замена сексу, то я за то, чтобы было и то и другое.

Но если при этом сенатор от чего-то решительно открещивался, так это от охоты.

— Ладно, прежде не было иного способа добывать мясо, но стрелять в беззащитных зверей для развлечения — вот это на самом деле отвратительно! Я однажды попробовал, еще ребенком. К нам на лужайку забежала белка — к счастью, это не был охраняемый вид, — и я не смог устоять против искушения. Отец меня отшлепал, но делать этого уже было не нужно. Никогда не забуду месиво, которое наделала моя пуля.

Никто не сомневался в том, что сенатор Ледстоун — оригинал. Кажется, это было у него семейное. Его бабушка дослужилась до полковника пресловутой милиции Беверли-Хиллз, чьи стычки с нерегулярными частями Лос-Анджелеса породили бессчетное множество психологических драм во всех жанрах, от старого доброго балета до мнемочипов. А его дед был одним из самых скандально известных бутлегеров двадцать первого века. Его убили в перестрелке оперативники канадского наркоконтроля, когда он пытался реализовать хитроумный замысел — контрабандой провезти тысячу тонн табака вверх по Ниагарскому водопаду. Считалось, что на совести Красавчика Ледстоуна висит не меньше двадцати миллионов смертей.

Сенатор не испытывал ни малейшего раскаяния за дела деда, чья сенсационная гибель привела к отказу от третьей и самой трагичной за всю историю бывших США попытки введения сухого закона. Дед утверждал, что самостоятельным взрослым людям должно разрешаться самоубийство любым способом, который им нравится, посредством алкоголя, кокаина или даже табака, при условии, что при этом не будут убиты ни в чем не повинные посторонние люди. Разумеется, дедушка был просто святым по сравнению с магнатами рекламного бизнеса, которым удалось создать у немалой части человеческого рода необратимую зависимость, пока высокооплачиваемые адвокаты были еще в силах отмазывать их от тюрьмы.

Содружество Американских Штатов по-прежнему держало свою Генеральную ассамблею в Вашингтоне, в интерьерах, которые были знакомы многим поколениям телезрителей, хотя всякий человек, родившийся в двадцатом веке, пришел бы в крайнее замешательство от протокольных процедур и форм обращения. Но многие комитеты и подкомитеты все же сохранили первоначальные названия, поскольку большинство проблем административного управления вечны.

Впервые сенатор Ледстоун познакомился со вторым этапом программы Космического патруля, находясь в должности председателя Комитета по ассигнованиям САШ, и пришел в ярость. Бесспорно, глобальная экономика находилась в хорошей форме. Со времени краха коммунизма и капитализма — теперь, по прошествии стольких лет, эти два события казались одновременными — математики Всемирного банка умелым применением теории хаоса сломали существовавший цикл подъемов и крахов и предотвратили, хотя бы до поры до времени, финальную депрессию, предсказывавшуюся многими пессимистами. Тем не менее сенатор утверждал, что эти деньги можно гораздо лучше потратить, не сходя с земной тверди, особенно на его любимый проект — восстановление того, что осталось от Калифорнии после грандиозного землетрясения.

Когда Ледстоун дважды наложил вето на предложение о финансировании второго этапа программы «Космический патруль», все сошлись на том, что никто на всей Земле не заставит его переменить свое мнение. Но они не приняли в расчет кое-кого с Марса.

Красная планета больше не была такой уж красной, хотя процесс озеленения едва начался. Сосредоточившись на проблемах выживания, колонисты, которые ненавидели это слово и уже гордо говорили: «Мы, марсиане», не оставили сил на искусство и науку. Но молния гениальности бьет туда, куда ей захочется, и величайший физик-теоретик века родился под пузыревидными куполами Порт-Лоуэлла[51].